— А вас как зовут? — спросила Крошка у Люси. — Меня вот все называют Крошкой, а у меня есть имя, Миранда. Правда красивое имя?

— Люся.

— А фамилия?

— Тихонова.

— Какое красивое сочетание, — сказала Крошка Миранда. — А вы давно здесь?

— Не очень.

— И вы тоже посвятили себя поэзии?

— Нет.

— Как жаль! Все хорошие люди должны быть поэтами. Мы с вами раньше не встречались?

— Наверное, нет, — сказала Люся. — Я бы вас заметила.

— Ах, как верно! Я бы хотела с вами дружить. И с вашим мальчиком.

— Вы имеете в виду меня? — спросил Егор.

— А вы можете меня поцеловать. Мне все говорят, что у меня шелковая кожа, вы хотите меня поцеловать, правда? А Люся не возражает.

И Крошка закатилась маленькими колокольчиками смеха.

Она легко отстранила Люсю и проникла, пролилась к Егору. Тот почувствовал легкое прикосновение ее губ.

— Ах, он такой у тебя милый, — сказала Крошка. — Мы будем с вами гулять. Вы любите долгие пешие прогулки?

— Мы иногда гуляем, — сказала Люся, которую эта сцена забавляла.

А Егору в ней вдруг почудилось что-то зловещее. Он не мог бы объяснить, что за опасность могла исходить от этой малышки. Но его интуиция била во все колокола.

— А я люблю гулять на Взморье. Там чудесно, правда?

— Правда, — сказала Люся.

— У тебя чудесные волосы. Здесь у всех вылезают. А у тебя не вылезают?

— Нет, не вылезают, — сказала Люся.

— Я только вчера гуляла по Взморью, а вас не видела. Вы вчера гуляли?

— Что значит — вчера? — спросил Егор.

— Значит, недавно, — сказала Крошка. — Егорушка, я тебя буду звать Егорушкой. Ты настоящий викинг — ты моя девичья мечта. Как жаль, что я не могу отнять его у тебя, Люси.

— А вы откуда знаете мое имя? — насторожился еще больше Егор.

— Мне Кодзи сказал. Он такой милый. Я, может, выйду за него замуж. У меня будет благородный платонический муж. Разве это не исполнение мечты для женщины в моем положении?

— Ничего особенного не вижу в вашем положении, — сказала Люся, которой Крошка тоже не нравилась. Вернее, сначала она находила ее забавной, а теперь вдруг увидела, что у нее маленькие острые зубы, как у акуленка.

Подошел генерал.

— Я позволю себе прервать вашу беседу, — сказал он. — Когда смотришь на вас со стороны, кажется, будто мы в живом мире. Я так рад, что вы уже подружились.

— А вы как нашли генерала? — спросил Егор.

— Это я ее нашел, — ответил за Крошку генерал. — Я совершал моцион и вижу эту патетическую фигурку, бегущую по улице. Вот именно.

— За мной гнались крысы, — сказала Крошка и зажмурилась, как будто вновь переживала страх. — Я не знала, куда прибежала.

Крысы были частью фольклора. Многие твердили, что их видели, другие утверждали, что даже умные крысы не смогли бы пробраться в Чистилище. Но Егор с Люсей знали, что в Чистилище есть по крайней мере один песик. А если в мире есть собака, то крысы должны водиться почти наверняка.

— Вот такие большие крысы.

Крошка расставила ручки, чтобы показать, какие они были большие.

— Крошка будет жить со мной, — сказал генерал.

Крошка сделала шаг, приблизилась к генеральской подмышке, выглядывала, как котенок.

— Дай вам бог, генерал, — сказала Чумазилла.

Все в той или иной степени чувствовали ревность. Генерал был общей собственностью. Платоническая любовь тоже может вызвать ревность.

Егору и Люсе было далеко идти домой. Они вышли пораньше. Хоть Чумазилла и Эдик жили рядом, но хотелось побыть вдвоем.

С Королевского проспекта они свернули по трамвайной линии и прошли мимо Зверинца задами Петропавловской крепости. Колокольня собора когда-то лишилась, а может, и не дождалась золотого острого шпиля, отчего нарушился весь силуэт города.

Потом они перешли через мост к Пушкинскому дому и дернули налево, к Ростральным колоннам.

На ступенях Биржи их глазам предстало страшное зрелище. Они знали о бандитах и убийцах, но сцена на ступенях Биржи превышала возможности воображения. Там лежало четыре трупа, два из них — обезглавленные. Видимо, убийца боялся, что его жертвы могут ожить, так бывало с убитыми.

Они не стали подниматься к трупам. Конечно, можно было поглядеть в их карманах — станет ясно, кто убит. Но, в сущности, в Чистилище не играло роли, кто погиб. Вид убитых лишь напоминал о бренности существования.

— Я хочу уйти отсюда, — сказала Люся.

— Как уйти?

Этот разговор Люся затевала не впервые. Егор знал, что она скажет дальше.

Люся была куда серьезнее Егора, она не умела отшучиваться и выбрасывать заботы — будет другой новый день, и все образуется.

У нее в жизни никогда ничего не образовывалось.

— Можно утопиться, — сказала она. — Только надо бетонные глыбы к ногам как следует привязать. Так привязать, чтобы не отвязаться.

— Глупо, — сказал Егор. — Куда мне без тебя?

Так он, не говоря прямо, напоминал Люсе, что остался здесь из-за нее и ради нее.

— Я говорю — только вместе. Может быть, следующий мир будет для нас лучше?

— Ты веришь в еще один мир?

— А кто бы мог поверить, что мы попадем сюда?

— А я думаю, — сказал Егор, — что наши там, наверху, что-нибудь придумают. Обязательно придумают.

— Сначала пускай они придумают лекарство от СПИДа, потом средство от рака, а потом заглянут к нам. Ну как можно придумать, если мы с тобой и все вокруг — как бы и не существуем! Те, кто знает, боятся сказать вслух, чтобы это не перекинулось на Землю. Или планируют спрятать здесь какие-нибудь военные базы или склады.

— И победить Америку, — улыбнулся Егор.

Они шли по мосту, слева поднимался Зимний дворец, внешне почти целый, справа — адмиралтейские здания.

— Интересно, а наш мир — под всей Землей? — спросила Люся.

Она остановилась и стала глядеть на воду.

Они уже забыли о телах на лестнице Биржи — в однообразной действительности, где потеряны связи между событиями, легче забывается.

— А Нева все-таки течет, — сказала Люся, как будто не говорила этого уже несколько раз, — как-то медленно течет. И вода совсем черная.

— Ей нечего отражать, — сказал Егор.

На площади перед Зимним дворцом они встретили пару странников. Старик был в военном мундире времен последней войны, а платье старухи было длинным, до земли. Они принадлежали к разным эпохам.

— А встретились здесь, — сказала Люся.

Старики вежливо раскланялись с ними.

Направо, в бывшем сквере у Адмиралтейства, они сели на лавочку возле памятника дедушке Крылову.

— По улице слона водили, — сказал Егор. — Почему этой Крошке не полюбить басни? Писала бы их.

— Она тебе не нравится?

— Она лживая.

Берия приказал дежурному по Смольному сразу же, как явится, вести Крошку к нему. Где бы он ни был. Сразу вести. Он надеялся на ее доклад. Не первый раз Крошка добывала ему сведения, которые не раскопали бы и десять сотрудников. Лучший агент. И бескорыстный. Ее не перекупить. Она получает наслаждение от работы, от риска и пробежек по краю пропасти.

Сам Лаврентий Павлович спустился в подвалы, где когда-то была кухня института. Там располагалась лаборатория Леонида Моисеевича. За время, которое он трудился под крылом Берии, лаборатория обогатилась вполне приличным оборудованием, которое искали по бывшим почтовым ящикам, ни в чем не отказывая доктору.

Берия не был столь наивен, чтобы полагать, что доктор по прозвищу Фрейд, бывший лейб-медик императора Киевского вокзала в Москве, сможет создать чудо-вакцину. Хотелось бы, но ясно: открытия делают большие коллективы. Недаром атомную бомбу разрабатывали несколько институтов, десятки шарашек и официальных групп в Академии наук. Подпольные гении водятся только в романах Жюля Верна.

Но законы в Чистилище другие. Здесь нет больших коллективов. Здесь вообще непонятно, где искать докторов. Оказывается, как правило, ученые не кончают с собой таким образом.

Здесь нужны доктора. Сильные мира сего нуждаются в медицине. Если кто-то сломал ногу, то, вернее всего, он так и останется доживать — нога не залечится. Если глубоко порезался, то рана вряд ли скоро заживет. Несчастья случаются не только с простыми грешниками, но и с властителями Чистилища. Леонид Моисеевич смирился с тем, что в его услугах всегда все нуждаются.