— И все же у нас нет доказательств, что она именно там, в том мире. Ее могут прятать и здесь. У Малкина и его друга Барби много интересов в нашей действительности.

Мы вышли из метро у Нового цирка, где неподалеку жили Егор и Люся. Дождя не было, но дул пронизывающий ветер, которому удобно было разгуливать, размахивать ручищами на этой гигантской площади над Москвой-рекой. Далеко впереди махал сабелькой коммунистический октябренок Бумбараш. А может, это был Мальчиш-Хорошиш?

Для спектакля было рано, мы специально выбрали такое время. Но в театре был народ. Рабочие разгружали декорации, в зале шла репетиция. За полуоткрытой дверью в кабинетик без надписи на двери низкий голос на одной ноте твердил о том, что такая аренда — не аренда, а грабеж.

— Мы по миру пойдем и станем посмешищем. Другое дело Ахметов. Ахметов предлагает реальные деньги, а нужно ему всего две комнаты…

— Нет, — ответил интеллигентный голос бывшего актера на ролях профессоров и дружественных коммунистам академиков прошлого. — Ахметову — решительное «нет».

— За этим скрывается подозрительная настойчивость! — прогудела дама и вылетела в коридор.

Это было крупное, гренадерского вида создание, выросшее из юбки и пиджачка. Она была вся надута — что подчеркивалось нелепой одеждой.

— А это еще что такое? Почему посторонние в театре? — зарычала дама при виде нас.

— Не бойтесь. — Я улыбнулся ей самой обворожительной улыбкой, специально отработанной для пожилых дам, находящихся при малой власти. — Мы комиссия из Института физики для проверки акустики помещений. Помните, вам звонили в четверг?

— Мне никто не звонил в четверг! — рявкнула дама, но подобрее. — Мало ли кому здесь звонят в четверг? Вам какие помещения нужны? Где ваша аппаратура?

— Аппаратура будет. Сначала нам следует визуально ознакомиться со сценой и кулисами. Ну, вы понимаете?

— Я ни черта не понимаю! — ответила дама. — Я работаю в театральном искусстве уже тридцать с гаком лет, но еще никогда не видела такого хамского, бессовестного отношения к искусству! Он готов распродать театр оптом и в розницу. Ну нет! Коллектив этого не позволит.

Мы шли рядом. Я не знал расположения комнат, так что не спешил расставаться с дамой, надеясь вытянуть у нее нужную информацию.

— Трудно с деньгами? — спросил я сочувственно.

Егор покорно плелся сзади.

— Не то слово! Буквально не то слово. Приходится сокращать нужных людей.

— Вплоть до сторожей! — поддержал я.

— Со сторожами пока держимся, — сказала дама.

— А у меня здесь знакомый работал. Он ушел из университета и к вам устроился.

— Кем же он был в университете? — спросила дама.

— Студентом, конечно. Студентом-философом.

— Аркадий! — угадала дама. — Такой волосатый, философ. Уволился. Вчера или позавчера. А я, знаете, рада. Ненадежный человек. Были сигналы, что он водит сюда девиц и вообще здесь бывают люди!

— Но он же ночной сторож! — удивился я. — От кого могли поступать сигналы?

— У нас несколько сторожей, помещения большие, есть ценное оборудование. Но в большинстве своем сторожа — люди пожилые, бывшие военнослужащие. И ваш Аркаша в их среде был белой вороной. Вот они и подсматривали за ним… Странно? Так устроен мир. Борьба за место сторожа при театре! — Дама обернулась ко мне за пониманием.

— Ничего, — сказал Егор раньше, чем я успел его остановить, почувствовав, что сейчас он скажет что-нибудь лишнее. — В концлагере тоже бились за место на верхних нарах.

— Цинизм и спекуляция на прошлом, — сказала дама. — Вот такие, как вы и Аркадий, продали нашу родину.

Я не стал выяснять, кому Егор продал нашу родину, и быстро сказал:

— А у нас в институте сторожа требуются. Мне как раз сегодня наш кадровик говорил. Вы не дадите нам координаты Аркадия?

— По-моему, вы совершенно сошли с ума, — сказала дама. — Почему я, администратор театра, должна помнить адреса бездельников? Обратитесь в отдел кадров. Вот именно! И вообще пришла пора показать документы!

— С удовольствием, — сказал я и вытащил институтское удостоверение. На нем значилось «Институт экспертизы». Попробуй докажи, что в Институте экспертизы не интересуются акустикой.

— Вам дальше по коридору, а потом там будет лестница направо, — сказала дама, с сожалением возвращая мне удостоверение. Она предпочла бы, чтобы я был самозванцем, и тогда она смогла бы отыграться на мне за все неудачно прожитые годы.

Дама удалилась, а Егор сказал:

— Плохо дело. Аркадий ваш, оказывается, и был человек, которого мы искали.

— Может быть, — согласился я.

— А если Тамара провела ночь в его объятиях, — Егору Тамара не нравилась, уж очень откровенно она его игнорировала, — она все ему разболтала. Так что — прости и прощай…

Егор был мрачен. И я понимал его. Ему хотелось выговориться, высказать свои обиды на нас, и я ему не мешал. Мы поднимались по лесенке, и его голос догонял меня:

— Как же можно было посылать сюда глупую телку? — Это был риторический вопрос. — К тому же нимфоманку.

— Пожалуй, ты преувеличиваешь.

Мы вошли в мир закулисья, сам по себе волшебный.

— Я не преувеличиваю. Вы поймите — я же вам рассказал страшную тайну! А вы ничего не поняли. Вы думаете, что это еще одна история про шестиногого теленка. Тут завязаны жизни многих людей. Люськина жизнь, наконец. А вы устами вашей Тамарки излагаете все черт знает кому!

— Мы зайдем в кадры, возьмем его адрес и поговорим. Сегодня же. И ты убедишься, что он уже обо всем забыл.

Ничего из этого не вышло. Мы ничего не отыскали за кулисами, потом прошли в кадры, где сидела молоденькая серьезненькая крольчиха в очках. Мы сказали, что администратор (и тут я ее изобразил — крольчишка чуть не померла со смеху), администраторша сказала, что мы можем взять адрес Аркадия.

— Мы были рады, что он уволился, — пискнула крольчишка, — никакой пользы от него. Одни сигналы. Вы знаете про сигналы?

— А какие?

— Я не записывала и не хранила бумажки. Но были сигналы, что он принимает в служебных комнатах гостей.

Это относилось, в частности, к Тамариному визиту.

— Были сигналы о разговорах и шуме за кулисами — вроде он созывал там целые вечеринки.

Вот это важнее.

— А точнее?

— Точнее не помню.

— А кто донес?

— Молодой человек! — вдруг взъярилась крольчиха — даже показала два верхних резца. — Почему я должна вам докладывать, и я не рассматриваю доносов…

В это время она продолжала перебирать карточки в картотеке. Замерла, замолчала и начала перебирать вновь.

— Странно, — сказала она, — нет его карточки. А там был адрес и телефон. Он где-то под Москвой жил.

Так мы и ушли, потеряв последнюю ниточку, оборвавшуюся по нашей же вине.

Часть III

Люся Тихонова

Люся как будто спала, но слышала многое из того, что говорили вокруг.

Она понимала, что ее везут в Музыкальный детский театр и оттуда — к императору.

Ей было жалко себя, очень жалко, потому что она уже не вернется домой и никогда… никогда!

Дорога в тот мир была бесконечной, но длина ее была относительной — каждая минута в отдельности была долгой — надо медленно считать до шестидесяти. Но минуты быстро складывались в горку.

Люсю вели, поддерживая под руки. От того, кто шел справа, противно пахло мужскими духами.

Левый мужчина был немыт и болен. Мужчины разговаривали, но Люсе было непонятно о чем. Словно это был близкий вроде польского, но совершенно неразборчивый язык.

Они торопили Люсю, заставляли переставлять ноги, и Люся с неосознанной хитростью поджимала ноги, и им приходилось ее тащить.

Потом они оказались в Музыкальном театре, за кулисами, это она шкурой почувствовала. Надо было позвать Егора, чтобы он помог, ну хотя бы милицию позвал, но языка у Люси не было — ни глаз, ни языка…

На нее пахнуло нутряным холодом тамошнего мира. Он был близок, и никто не хотел помочь ей, всем было не важно — провалится ли она туда навсегда или вырвется. Она пыталась вырваться сама, кто-то дал ей подзатыльник, другой человек выругался.